Сергей Брилев: Первый вопрос к вам по новостям, которые пришли этим утром. Известно, что японцам удалось подключить силовой кабель и вроде бы будет попытка перезапустить систему охлаждения. Насколько это соответствует вашим представлениям о прекрасном, скажем так?
Александр Локшин: Я бы сказал, что самая хорошая новость на сегодняшнее утро, это отсутствие плохих новостей. Это позволяет надеяться, что ситуация вошла уже в следующую фазу, когда все процессы проходят не так быстро, и у ликвидаторов есть время на осмысление, на принятие мероприятия, то, что они подключили кабель, то, что они, мы получаем информацию, справляются с ситуацией на пятом и шестом блоках, у меня уже вызывает ощущение, что ситуация, наконец, стала управляемая.
Сергей Брилев: То есть, вот того самого расплавления уже может не быть?
Александр Локшин: Ну, на пятом, шестом блоке уже может не быть. Про первый, второй, третий и даже, наверное, четвертый блока я бы пока так не сказал. Я всегда вынужден добавлять: исходя из той информации, которой мы располагаем.
Сергей Брилев: Ну, это отдельная тема по поводу полноты информации от японского правительства. Я еще хотел у Ярослава Игоревича поинтересоваться. Ярослав Игоревич, а каких вам не хватает? Я так понимаю, что уровень радиации - это одно, и совершенно другое - состав выбросов, йод ли это, где период полураспада 8, или цезий, где период полураспада 30 лет. Вот этой информации вам не хватает?
Ярослав Штромбах: На самом деле, конечно, по составу изотопов, которые выходят наружу, можно понять в какой-то мере очень опосредованно о состоянии топлива в расплавляемых реакторах. Как сказал Александр Маркович, первый, второй и третий блок, наверное, оплавление началось и зашло уже в какую-то стадию. То, что вышло вначале, это изотопы, это летучие изотопы, благородные газы, которые достаточно быстро распались. Если бы мы увидели более тяжелые изотопы, менее летучие, мы могли бы сказать, собственно, что с топливом происходит. Слава Богу, мы ведь этого не знаем, а может быть таких данных и нет. Поэтому сейчас нам надо уже ждать дальнейших данных.
Сергей Брилев: Тогда в продолжение того, что вы сказали. А вам хватает информации, которую дают японцы? Вообще есть такое ощущение, что несмотря на разницу конструкций между Чернобылем и Фукусимой, их если что-то и роднит, эти две аварии, это недостаток информации от правительственных источников.
Александр Локшин: Ну, пожалуй, я бы отметил даже два фактора, которые хранят. То, что правительство вынуждено, это понятно, уж население любой страны, японцы ли это, русские, все равно посчитают, что правительство не договаривает, а на самом деле все хуже. Поэтому лучше не договорить, а население само все додумает. И второе, по-моему, и в том, и в другом случае правительство просто не осознало, по крайней мере, в начальной стадии, с масштабом какой катастрофы они имеют дело. И именно из-за этого не хватало информации на начальной стадии.
Сергей Брилев: Ярослав Игоревич, у вас поинтересуюсь, как у человека, который, ну вот, с позволения сказать, сидит на реакторе, вы все-таки в Курчатовском институте работаете, понятно, что здесь в студии сейчас собрались не медики, но, тем не менее, даже по вашему просто опыту, сейчас в Китае идет массовая скупка йодированной соли, начали йод пить и наши люди на Дальнем Востоке. Вообще в чем смысл и нужно ли это делать?
Ярослав Штромбах: Ну, смысл в том, что стараются заместить, как бы наполнить щитовидку йодом, куда он идет, как говорится, в обычном кругообороте веществ в организме с тем, чтобы она не употребляла радиоактивный йод. Но, конечно, йод сам по себе должен быть в организме, и отсутствие его тоже приводит к серьезным болезням, и его чрезмерное употребление, насколько я знаю, приводит к серьезным заболеваниям. Поэтому надо понимать, что есть реальная опасность попадания радиоактивного йода в организм. Для этого прием йода - это просто самоубийство, я считаю.
Сергей Брилев: То есть в щитовку это все дело попадает, дети перестают расти, насколько нам объяснили врачи, и так далее. Но вот вы работаете, вам же какие-то советы дают, вам, профессионалам, сталкивающимся с этим каждый день? Вот красные вина надо пить. Что надо, а что не надо?
Александр Локшин: Да, это два совета, которые профессионалы всегда воспринимают с удовольствием. Пить красное вино, потому что оно способствует выделению радиоактивных нуклидов, и пить спирт, потому что он способствует выведению всего.
Сергей Брилев: Ну а на самом деле?
Александр Локшин: На самом деле в нормальной ситуации это не нужно вообще. Есть профилактические меры, которые предпринимаются, но уж не в такой ситуации, которую мы ожидаем.
Сергей Брилев: Ну и точно уж по совету врачей, а не самим?
Александр Локшин: Я бы своим детям по своей инициативе йод не дал, безусловно.
Сергей Брилев: Вернемся к АЭС в Фукусиме. Мы почитали материалы и выяснили для себя, что еще во время строительства в Японии было много разговоров в прессе об опасности обрушения корпуса из-за землетрясения, как считалось, но строго говоря то, что произошло, не совсем из-за землетрясения, а скорее из-за цунами, которое было землетрясением вызвано. А какие еще станции стоят в таких вот неправильных местах? Давайте я с конкретного вопроса начну. Вот сейчас вот планируется плавучая АЭС у нас в России тоже на воде, тоже у берегов. Камчатка, где возможно цунами. Не рискуем?
Александр Локшин: Во-первых, все российские атомные станции расположены в местах, где точно нет высокой сейсмоопасности, цунамиопасности, не говоря уж о сочетании этих двух факторов. Те проекты, которые мы предлагаем и строим за рубежом, в такой ситуации выдержали бы. И обесточение, и цунами, и землетрясение. А вот что касается плавучки, это вопрос очень интересный. Это особенная станция. Когда подняли со дна атомную станцию "Курск", то реактор был в таком состоянии, что его можно было прямо сейчас включать в работу. Так что безопасность таких объектов обеспечить гораздо проще, чем больших, мощных, расположенных на суше.
Сргей Брилев: Ярослав Игоревич, а у вас какие-нибудь станции из существующих в России или за рубежом, вызывают сомнения в плане их географического расположения?
Ярослав Штромбах: В Японии очень много станций находится на берегу и понятно, что сейчас, я думаю, уроки Фукусимы будут учтены и, по крайней мере, отсутствие энергопитания не будет им бичом, как это произошло на этой станции. В России таких станций нет, и я надеюсь, что нас эта проблема никоим образом не коснется, потому что мы удачно географически расположены.
Сергей Брилев: Как японцам, такому рациональному, дисциплинированному народу, могла прийти мысль построить станцию в таком странном месте? Ну оно странное даже с точки зрения неспециалиста.
Ярослав Штромбах: Ну а откуда взять воду японцам? Япония - остров с достаточно малым количеством рек, естественных водоемов внутри, а для того чтобы атомная станция эксплуатировалась, нужно охлаждать воду в конденсаторах, то есть пар превращать в воду. Обычно для этого используется природные водоемы. Это вода нерадиоактивная, она идет, она нужна именно для конденсации вместо известных градильных на тепловых станциях. И у японцев просто нет никакого выхода, кроме как использовать океан как естественное средство охлаждения. Александр Маркович упомянул о "Курске". Вот" Курск" почему, когда достали реактор, он был в нормальном состоянии, топливо не расплавилось? Потому что в момент аварии сработали АЗЕ, а остаточное энерговыделение снималось первым контуром, который через второй контур отдавал это тепло в морскую воду. Вот собственно и все.
Сергей Брилев: АЗЕ - это автоматическая защита, я так понимаю.
Ярослав Штромбах: Нет, это срабатывание связи автоматической защиты.
Сергей Брилев: Понятно. Я знаю, что совсем недавно российские специалисты осматривали возможную площадку для строительства АЭС во Вьетнаме. И вот там как раз увидев, что вьетнамцы выдали площадку на берегу моря, вы предложили все-таки иной вариант. То есть иные варианты все-таки существуют?
Александр Локшин: Да, безусловно. Это не только во Вьетнаме. То же самое у нас и в Иордании, например. То есть мы стараемся уйти от площадок, где высокая сейсмоактивность.
Сергей Брилев: Что сейчас проверяется на российских АЭС? Вот вчера была проверка на Калининской АЭС под Тверью. Что вы смотрите, учитывая уроки Фукусимы?
Александр Локшин: В таких ситуациях, конечно, возникает желание проверить все, что мы и постараемся сделать. Прежде всего, это пожароустойчивость, сейсмоустойчивость, восприятие ситуаций с полным обесточением. Мы будем проверять на соответствие действующим нормам. Практически уверен, что все наши станции действующим нормам соответствуют. Но есть еще и другое. Мы сами себе задаем многие вопросы, которых раньше не задавали, - а что будет если? Если раньше мы на эти вопросы отвечали просто: да такого быть не может. Сейчас мы уже пытаемся найти все варианты.
Сергей Брилев: Раньше - это неделю назад?
Александр Локшин: Я бы сказал, да. И если мы на все эти вопросы не сможем ответить, в этом случае тоже ничего не произойдет. Я думаю, примем меры, как бы дороги они ни были, либо мы будем пересматривать отношение к действующим блокам вплоть до того, чтобы мы будем выводить из эксплуатации. Я могу привести пример. Вчера я встречался с венгерской делегацией. Они, кстати, как и многие другие страны, не пересмотрели свои отношения к развитию атомной энергетики. И они сказали мне: "Чего-чего, а уж цунами-то у нас в Венгрии точно не будет". На что я ответил: "Это уже неважно, но все равно будем это учитывать".
Сергей Брилев: Ярослав Игоревич, в продолжение темы терминологии давайте сейчас закончим, так сказать, системный разговор. Я вот хотел вас вот о чем спросить. Мы, журналисты, когда начинаем рассказывать об этом, периодически путаемся в терминах. Ну, например. Вот есть такое выражение - "смертельно опасные дозы" или мы говорим, напротив, скажем, "радиация в норме". Мы правильно выражаемся?
Ярослав Штромбах: Я считаю, что вы выражаетесь неправильно и вообще хотелось бы вас попросить вместе с нами бороться с радиофобией, потому что, по моему мнению, страх убивает больше, чем радиация.
Сергей Брилев: Ну вот что такое норма, например?
Ярослав Штромбах: Есть нормы радиационной безопасности для разных групп населения, они разные. Для населения, для профессионального состава. Профессиональный состав отличается от населения тем, что он проходит регулярные медицинские осмотры, поэтому, как говорится, эти нормы чуть повыше и так далее. Тем не менее, смертельная доза - такого понятия, конечно, не существует, если это дозы сумасшедшие, которые никаким образом не могут возникнуть. Это дозы ядерного взрыва или чернобыльские дозы для пожарных. Это единственный случай, который я знаю, это такие прямые дозы. Во всех остальных случаях надо говорить о вероятности. Конечно, облучение, большое внешнее облучение и попадание аэрозолей внутрь человека повышает угрозы заболевания неприятными болезнями, смертельными болезнями. Но это вероятность. Ее можно сравнить с другими вероятностями. Говорить о детерминированной смертельной дозе нельзя.
Сергей Брилев: Даже в Японии?
Ярослав Штромбах: В Японии сейчас ничего для населения, для Токио. В Токио до сих пор радиационный фон ниже, чем в Москве. Поэтому просто из-за состава грунтов, там, скальных пород и так далее. Поэтому сейчас для Японии говорить не о чем. О двадцатикилометровой зоне можно говорить, но пока таких данных у нас нет.
Сергей Брилев: Александр Маркович, ну тогда вам вопрос, вы уж извините, он так похож. Девятый класс, вторая четверть. Но тем не менее. В чем разница между рентгенами и зивертами?
Александр Локшин: Единица измерения называется зиверт. Это международная единица измерения. Рентген - это считается уже устаревшая единица, которая появилась, когда обнаружили радиоактивность. Соотношение в численном значении один к ста. Один зиверт - это 100 рентген.
